Физрук-3: назад в СССР [СИ] - Валерий Александрович Гуров

— Работы много, мама… Я ведь тоже к восьми убегу. Секция у меня по самбо…

— Ну хоть ночью-то вы дома спите?

— Дома.

— И то хорошо… — вздохнула она. — А она ничего, Илга твоя, хотя и из прибалтов… Я их сразу вижу… После войны в наших краях прибалтов много было, высланных… Мы их фашистами называли…

— Ну не все же они были фашистами…

— Не все, — согласилась мама Санька. — Да только, сам понимаешь, каково нам было на них любоваться, когда у всех кого-нибудь в войну да поубивало… Деда твоего, Ивана, опять же… Правда, мы их и жалели тоже… Особенно — баб и ребятишек… Их-то за что?..

Так мы с ней и проболтали часов до семи. Пелагея Ивановна меня то расспрашивала о работе, то о себе рассказывала — я мотал на ус и думал, что надо потихоньку выведать у нее как можно больше информации о Шурике Данилове. Лихие жизненные повороты уже не раз доказывали мне, что лишнего знания не бывает. Тем более о человеке, чью жизнь ты поневоле взял взаймы, а вернуть не сможешь. К счастью, моя собеседница, подобно многим немолодым людям, без всякого понукания делилась всем, что знала.

Правда, без всякой системы, ведомая прихотливыми изгибами воспоминаний. То она рассказывала о своем универмаге «Детский мир», где осталась работать главным бухгалтером и после выхода на пенсию. Не корысти ради, просто знала, что в таком сложном финансовом хозяйстве, какое представляет собой предприятие торговли, люди с большим опытом и стажем, ох, как нужны!.. То вдруг пускалась в воспоминания о своем давно погибшем муже — отце Санька — оказывается Сергей Ростиславович провалился под лед, во время зимней, точнее — весенней уже рыбалки и вытащить не успели, утащило течением.

Так я хоть узнал имя Шурикова отца. Рассказала Пелагея Ивановна и о какой-то соседской Милке, которая, как я понял, до сих пор сохнет по мне — то есть, по Александру свет Сергеевичу… Еще я узнал, что есть у меня дядя, Андрей Ростиславович, живет он в Москве, занимает пост в Министерстве рыбного хозяйства. Большой человек, но зазнался. Не вспоминает о своем единственном племяннике… Впрочем, вы, Даниловы, все такие — это ее слова — как покинули родное гнездо, так и носу не кажете… Это был уже упрек по моему адресу.

А вообще, с матерью Санька было приятно общаться. Забавляла ее речь — то простонародная, то вполне культурная. Все-таки Пелагея Ивановна окончила техникум и жила в большом городе, но воспитывалась в таежном поселке, поэтому и прорывался у нее сибирский говорок. Честно говоря, даже жаль стало расставаться. Утешало одно, что вечером увидимся. Я поблагодарил ее за ужин и начал собираться. Нежданная гостья вдруг перекрестила меня, когда я уже стоял одетый у двери.

На улице стояла темень. Что-то случилось с уличным освещением. Это меня не смутило. Я уже знал дорогу от дома до школы, как свои пять пальцев. Можно было пойти в обход, времени все равно хватало, но я решил двинуть через дворы. Как разница, если одинаково темно. Во дворах хоть отсветы из окон домов помогают разобрать, что под ногами. Так я и шел, глядя под ноги и не озираясь по сторонам. И когда приблизился к школе со стороны стадиона, из полумрака вдруг выступили неясные сутулые силуэты.

— Ну чё, фраер, — подал голос один из них, — закурить не найдется?

— Доктор, он пришел в себя! — услышал я сквозь ватную тишину в ушах.

Голос был тонкий, девичий и доносился откуда-то издалека. Я открыл глаза и увидел женское лицо. Сначала только лицо — симпатичное, в обрамлении светлых кудряшек, лишь в следующее мгновение я сообразил, что они выбиваются из-под белой медицинской шапочки. Я скользнул взглядом по потолку и стенам — все белое, а стены еще и до половины выложены кафелем. Где это я?.. Женское лицо отодвинулось и вместо него появилось седоусое мужское.

— Так-ак, — пробормотал его обладатель густым басом. — Проверим зрачковый рефлекс…

Он посветил мне в глаза фонариком, я зажмурился.

— Превосходно реагирует! — обрадовался седоусый. — Пациент, вы меня слышите?

— Слышу, — буркнул я.

— Как ваше самочувствие?

Я прислушался к своим ощущениям. Голова гудела, а к горлу подкатывала тошнота.

— Мутит, — признался я. — Как с похмелья…

— Вам повезло, батенька, — сказал врач. — Можно сказать, что вы родились в рубашке. Удар, видимо, пришелся по касательной, да еще и волосы смягчили.

— Удар? — удивился я. — Какой еще удар?

— Не помните?

— Нет…

— А что помните последнее?

— Ко мне подошли в темноте трое или четверо… — начал припоминать я. — Попросили закурить…

— Вот кто-то из них вас по голове и огрел… — не дождавшись иных подробностей, сообщил седоусый. — Ну хватит воспоминаний… У вас, похоже легкое сотрясение головного мозга. Так что придется несколько дней провести в больнице. Вам показан покой.

— А как же работа?.. Жена… Мама… Они будут волноваться.

— У вас есть домашний телефон?..

— Есть, только я сейчас номера не помню…

Доктор нахмурился, и я напрягся. Еще решит, что у меня не легкое, а тяжелое сотрясение мозга.

— Но я вспомню, доктор! — поспешно пообещал я и зачем-то добавил: — Мне недавно установили телефон…

— Адрес помните?

— Адрес?.. — переспросил я. — Кажется — помню… Октябрьской революции… двадцать три, квартира тринадцать…

— Вот и замечательно! — сказал врач. — Не беспокойтесь, мы сообщим вашей семье… А пока отдыхайте…

Лицо отодвинулось. Я услышал, как доктор что-то вполголоса говорит девушке — видимо медсестре. Потом прозвучали шаги, раздался щелчок и стало темно. Кто же это шарахнул меня по башке? И что было потом?.. Ничего не помню… Мысли мои путались, а сознание уплывало… Видимо, я попросту уснул… Проснулся от того, что в палате снова зажегся свет. Вошла сестра. Я увидел ее через приоткрытые щелочки век. Девушка наклонилась надо мною, и я смог увидеть ее декольте… Хм, недурно…

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Неплохо, — пробормотал я. — Голова только болит…

— Сейчас я вам сделаю укол…

— Спасибо…

Медсестра обследовала локтевые сгибы, выбирая вену, куда можно будет вколоть обезболивающее. Правая рука ей понравилась больше левой.